Неточные совпадения
Стародум(
целуя сам ее руки). Она в твоей душе. Благодарю Бога, что в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть ни от знатности, ни от богатства. Все
это прийти к тебе может; однако
для тебя есть счастье всего
этого больше.
Это то, чтоб чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
На
это отвечу:
цель издания законов двоякая: одни издаются
для вящего народов и стран устроения, другие —
для того, чтобы законодатели не коснели в праздности…"
Поэтому почти наверное можно утверждать, что он любил амуры
для амуров и был ценителем женских атуров [Ату́ры (франц.) — всевозможные украшения женского наряда.] просто, без всяких политических
целей; выдумал же
эти последние лишь
для ограждения себя перед начальством, которое, несмотря на свой несомненный либерализм, все-таки не упускало от времени до времени спрашивать: не пора ли начать войну?
Минуты
этой задумчивости были самыми тяжелыми
для глуповцев. Как оцепенелые застывали они перед ним, не будучи в силах оторвать глаза от его светлого, как сталь, взора. Какая-то неисповедимая тайна скрывалась в
этом взоре, и тайна
эта тяжелым, почти свинцовым пологом нависла над
целым городом.
Дом был большой, старинный, и Левин, хотя жил один, но топил и занимал весь дом. Он знал, что
это было глупо, знал, что
это даже нехорошо и противно его теперешним новым планам, но дом
этот был
целый мир
для Левина.
Это был мир, в котором жили и умерли его отец и мать. Они жили тою жизнью, которая
для Левина казалась идеалом всякого совершенства и которую он мечтал возобновить с своею женой, с своею семьей.
Хотя она бессознательно (как она действовала в
это последнее время в отношении ко всем молодым мужчинам)
целый вечер делала всё возможное
для того, чтобы возбудить в Левине чувство любви к себе, и хотя она знала, что она достигла
этого, насколько
это возможно в отношении к женатому честному человеку и в один вечер, и хотя он очень понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела в них то самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.
Этот милый Свияжский, держащий при себе мысли только
для общественного употребления и, очевидно, имеющий другие какие-то, тайные
для Левина основы жизни и вместе с тем он с толпой, имя которой легион, руководящий общественным мнением чуждыми ему мыслями;
этот озлобленный помещик, совершенно правый в своих рассуждениях, вымученных жизнью, но неправый своим озлоблением к
целому классу и самому лучшему классу России; собственное недовольство своею деятельностью и смутная надежда найти поправку всему
этому — всё
это сливалось в чувство внутренней тревоги и ожидание близкого разрешения.
Он даже не имел никаких планов и
целей для будущей жизни; он предоставлял решение
этого другим, зная, что всё будет прекрасно.
В сентябре Левин переехал в Москву
для родов Кити. Он уже жил без дела
целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать на выборы. Он звал с собою и брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме
этого, у Левина было в Кашине крайне нужное
для сестры его, жившей за границей, дело по опеке и по получению денег выкупа.
Слова
эти и связанные с ними понятия были очень хороши
для умственных
целей; но
для жизни они ничего не давали, и Левин вдруг почувствовал себя в положении человека, который променял бы теплую шубу на кисейную одежду и который в первый раз на морозе несомненно, не рассуждениями, а всем существом своим убедился бы, что он всё равно что голый и что он неминуемо должен мучительно погибнуть.
Просидев дома
целый день, она придумывала средства
для свиданья с сыном и остановилась на решении написать мужу. Она уже сочиняла
это письмо, когда ей принесли письмо Лидии Ивановны. Молчание графини смирило и покорило ее, но письмо, всё то, что она прочла между его строками, так раздражило ее, так ей возмутительна показалась
эта злоба в сравнении с ее страстною законною нежностью к сыну, что она возмутилась против других и перестала обвинять себя.
Слова, сказанные мужиком, произвели в его душе действие электрической искры, вдруг преобразившей и сплотившей в одно
целый рой разрозненных, бессильных отдельных мыслей, никогда не перестававших занимать его. Мысли
эти незаметно
для него самого занимали его и в то время, когда он говорил об отдаче земли.
Он не мог согласиться с
этим, потому что и не видел выражения
этих мыслей в народе, в среде которого он жил, и не находил
этих мыслей в себе (а он не мог себя ничем другим считать, как одним из людей, составляющих русский народ), а главное потому, что он вместе с народом не знал, не мог знать того, в чем состоит общее благо, но твердо знал, что достижение
этого общего блага возможно только при строгом исполнении того закона добра, который открыт каждому человеку, и потому не мог желать войны и проповедывать
для каких бы то ни было общих
целей.
Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены и
целовал ее, и рука
эта слабым движением пальцев отвечала на его
поцелуи. А между тем там, в ногах постели, в ловких руках Лизаветы Петровны, как огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же, с тем же правом, с тою же значительностью
для себя, будет жить и плодить себе подобных.
Главное же — не только совершенно даром пропадала направленная на
это дело энергия, но он не мог не чувствовать теперь, когда смысл его хозяйства обнажился
для него, что
цель его энергии была самая недостойная.
То, что почти
целый год
для Вронского составляло исключительно одно желанье его жизни, заменившее ему все прежние желания; то, что
для Анны было невозможною, ужасною и тем более обворожительною мечтою счастия, —
это желание было удовлетворено. Бледный, с дрожащею нижнею челюстью, он стоял над нею и умолял успокоиться, сам не зная, в чем и чем.
Сходя с лестницы, Серпуховской увидал Вронского. Улыбка радости осветила лицо Серпуховского. Он кивнул кверху головой, приподнял бокал, приветствуя Вронского и показывая
этим жестом, что не может прежде не подойти к вахмистру, который, вытянувшись, уже складывал губы
для поцелуя.
Все присутствующие изъявили желание узнать
эту историю, или, как выразился почтмейстер, презанимательную
для писателя в некотором роде
целую поэму, и он начал так...
— Капитан Копейкин, — сказал почтмейстер, уже понюхавши табаку, — да ведь
это, впрочем, если рассказать, выйдет презанимательная
для какого-нибудь писателя в некотором роде
целая поэма.
Учившись, воспитавшись, просветившись, сделавши порядочный запас тех именно сведений, какие требуются
для управления людьми, улучшения
целой области,
для исполнения многообразных обязанностей помещика, являющегося и судьей, и распорядителем, и блюстителем порядка, вверить
это место невеже-управителю!
— Дичь! — завопил взбешенный до ярости Лужин, — дичь вы все мелете, сударь. «Забыл, вспомнил, забыл» — что такое? Стало быть, я нарочно ей подложил?
Для чего? С какою
целью? Что общего у меня с
этой…
Оно тоже, конечно, обидно
для молодого человека с достоинствами и с самолюбием непомерным знать, что были бы, например, всего только тысячи три, и вся карьера, все будущее в его жизненной
цели формируется иначе, а между тем нет
этих трех тысяч.
В
этот же вечер сговорилась она с Разумихиным, что именно отвечать матери на ее расспросы о брате, и даже выдумала вместе с ним,
для матери,
целую историю об отъезде Раскольникова куда-то далеко, на границу России, по одному частному поручению, которое доставит ему, наконец, и деньги и известность.
Да, он был рад, он был очень рад, что никого не было, что они были наедине с матерью. Как бы за все
это ужасное время разом размягчилось его сердце. Он упал перед нею, он ноги ей
целовал, и оба, обнявшись, плакали. И она не удивлялась и не расспрашивала на
этот раз. Она уже давно понимала, что с сыном что-то ужасное происходит, а теперь приспела какая-то страшная
для него минута.
Сановники наши вообще любят озадачивать подчиненных; способы, к которым они прибегают
для достижения
этой цели, довольно разнообразны.
Если б Варвара была дома — хорошо бы позволить ей приласкаться. Забавно она вздрагивает, когда
целуешь груди ее. И — стонет, как ребенок во сне. А
этот Гогин — остроумная шельма, «
для пустой души необходим груз веры» — неплохо! Варвара, вероятно, пошла к Гогиным. Что заставляет таких людей, как Гогин, помогать революционерам? Игра, азарт, скука жизни? Писатель Катин охотился, потому что охотились Тургенев, Некрасов. Наверное, Гогин пользуется успехом у модернизированных барышень, как парикмахер у швеек.
Самгин наблюдал шумную возню людей и думал, что
для них существуют школы, церкви, больницы, работают учителя, священники, врачи. Изменяются к лучшему
эти люди? Нет. Они такие же, какими были за двадцать, тридцать лег до
этого года.
Целый угол пекарни до потолка загроможден сундучками с инструментом плотников.
Для них делают топоры, пилы, шерхебели, долота. Телеги, сельскохозяйственные машины, посуду, одежду. Варят стекло. В конце концов, ведь и войны имеют
целью дать
этим людям землю и работу.
«Больной человек. Естественно, что она думает и говорит о смерти. Мысли
этого порядка — о
цели бытия и прочем — не
для нее, а
для здоровых людей.
Для Кутузова, например…
Для Томилина».
— Правильная оценка. Прекрасная идея. Моя идея. И поэтому: русская интеллигенция должна понять себя как некое единое
целое. Именно. Как, примерно, орден иоаннитов, иезуитов, да! Интеллигенция, вся, должна стать единой партией, а не дробиться!
Это внушается нам всем ходом современности.
Это должно бы внушать нам и чувство самосохранения. У нас нет друзей, мы — чужестранцы. Да. Бюрократы и капиталисты порабощают нас.
Для народа мы — чудаки, чужие люди.
— Не было у нас такого подлого царствования! — визжал и шипел он. — Иван Грозный, Петр — у них
цель…
цель была, а —
этот?
Этот для чего? Бездарное животное…
Быстрая походка людей вызвала у Клима унылую мысль: все
эти сотни и тысячи маленьких воль, встречаясь и расходясь, бегут к своим
целям, наверное — ничтожным, но ясным
для каждой из них. Можно было вообразить, что горьковатый туман — горячее дыхание людей и все в городе запотело именно от их беготни. Возникала боязнь потерять себя в массе маленьких людей, и вспоминался один из бесчисленных афоризмов Варавки, — угрожающий афоризм...
Давать страсти законный исход, указать порядок течения, как реке,
для блага
целого края, —
это общечеловеческая задача,
это вершина прогресса, на которую лезут все
эти Жорж Занды, да сбиваются в сторону. За решением ее ведь уже нет ни измен, ни охлаждений, а вечно ровное биение покойно-счастливого сердца, следовательно, вечно наполненная жизнь, вечный сок жизни, вечное нравственное здоровье.
—
Для самого труда, больше ни
для чего. Труд — образ, содержание, стихия и
цель жизни, по крайней мере моей. Вон ты выгнал труд из жизни: на что она похожа? Я попробую приподнять тебя, может быть, в последний раз. Если ты и после
этого будешь сидеть вот тут с Тарантьевыми и Алексеевыми, то совсем пропадешь, станешь в тягость даже себе. Теперь или никогда! — заключил он.
— Между тем поверенный
этот управлял большим имением, — продолжал он, — да помещик отослал его именно потому, что заикается. Я дам ему доверенность, передам планы: он распорядится закупкой материалов
для постройки дома, соберет оброк, продаст хлеб, привезет деньги, и тогда… Как я рад, милая Ольга, — сказал он,
целуя у ней руку, — что мне не нужно покидать тебя! Я бы не вынес разлуки; без тебя в деревне, одному…
это ужас! Но только теперь нам надо быть очень осторожными.
И Ольга не справлялась, поднимет ли страстный друг ее перчатку, если б она бросила ее в пасть ко льву, бросится ли
для нее в бездну, лишь бы она видела симптомы
этой страсти, лишь бы он оставался верен идеалу мужчины, и притом мужчины, просыпающегося чрез нее к жизни, лишь бы от луча ее взгляда, от ее улыбки горел огонь бодрости в нем и он не переставал бы видеть в ней
цель жизни.
Мысль о переезде тревожила его несколько более.
Это было свежее, позднейшее несчастье; но в успокоительном духе Обломова и
для этого факта наступала уже история. Хотя он смутно и предвидел неизбежность переезда, тем более, что тут вмешался Тарантьев, но он мысленно отдалял
это тревожное событие своей жизни хоть на неделю, и вот уже выиграна
целая неделя спокойствия!
Всего мучительнее было
для него, когда Ольга предложит ему специальный вопрос и требует от него, как от какого-нибудь профессора, полного удовлетворения; а
это случалось с ней часто, вовсе не из педантизма, а просто из желания знать, в чем дело. Она даже забывала часто свои
цели относительно Обломова, а увлекалась самым вопросом.
— Какое рабство! — сказал Райский. — И так всю жизнь прожить, растеряться в мелочах! Зачем же,
для какой
цели эти штуки, бабушка, делает кто-то, по вашему мнению, с умыслом? Нет, я отчаиваюсь воспитать вас… Вы испорчены!
Там был записан старый эпизод, когда он только что расцветал, сближался с жизнью, любил и его любили. Он записал его когда-то под влиянием чувства, которым жил, не зная тогда еще, зачем, — может быть, с сентиментальной
целью посвятить
эти листки памяти своей тогдашней подруги или оставить
для себя заметку и воспоминание в старости о молодой своей любви, а может быть, у него уже тогда бродила мысль о романе, о котором он говорил Аянову, и мелькал сюжет
для трогательной повести из собственной жизни.
— Да, если воображать себя ангелами, то, конечно, вы правы, Вера: тогда на всю жизнь. Вон и
этот седой мечтатель, Райский, думает, что женщины созданы
для какой-то высшей
цели…
Она уходила. Он был в оцепенении.
Для него пуст был
целый мир, кроме
этого угла, а она посылает его из него туда, в бесконечную пустыню! Невозможно заживо лечь в могилу!
История
эта, несмотря на все старания мои, оставалась
для меня в главнейшем невыясненною, несмотря на
целый месяц жизни моей в Петербурге.
Я нарочно заметил об «акциях», но, уж разумеется, не
для того, чтоб рассказать ему вчерашний секрет князя. Мне только захотелось сделать намек и посмотреть по лицу, по глазам, знает ли он что-нибудь про акции? Я достиг
цели: по неуловимому и мгновенному движению в лице его я догадался, что ему, может быть, и тут кое-что известно. Я не ответил на его вопрос: «какие акции», а промолчал; а он, любопытно
это, так и не продолжал об
этом.
Результат двух
этих опытов был
для меня громадный: я узнал положительно, что могу настолько хотеть, что достигну моей
цели, а в
этом, повторяю, вся «моя идея»; дальнейшее — все пустяки.
Разъясни мне тоже, кстати, друг мой: ты
для чего
это и с какою бы
целью распространял и в школе, и в гимназии, и во всю жизнь свою, и даже первому встречному, как я слышал, о своей незаконнорожденности?
Я повторяю: моя идея —
это стать Ротшильдом, стать так же богатым, как Ротшильд; не просто богатым, а именно как Ротшильд.
Для чего, зачем, какие я именно преследую
цели — об
этом будет после. Сперва лишь докажу, что достижение моей
цели обеспечено математически.
В
эту минуту вдруг показалась в дверях Катерина Николаевна. Она была одета как
для выезда и, как и прежде
это бывало, зашла к отцу
поцеловать его. Увидя меня, она остановилась, смутилась, быстро повернулась и вышла.
Но не то смешно, когда я мечтал прежде «под одеялом», а то, что и приехал сюда
для него же, опять-таки
для этого выдуманного человека, почти забыв мои главные
цели.
Тут тот же монастырь, те же подвиги схимничества. Тут чувство, а не идея.
Для чего? Зачем? Нравственно ли
это и не уродливо ли ходить в дерюге и есть черный хлеб всю жизнь, таская на себе такие деньжища?
Эти вопросы потом, а теперь только о возможности достижения
цели.
Но, может быть,
это все равно
для блага
целого человечества: любить добро за его безусловное изящество и быть честным, добрым и справедливым — даром, без всякой
цели, и не уметь нигде и никогда не быть таким или быть добродетельным по машине, по таблицам, по востребованию? Казалось бы, все равно, но отчего же
это противно? Не все ли равно, что статую изваял Фидий, Канова или машина? — можно бы спросить…